"Письмо Татьяны предо мною..."
Вы сердитесь на ученика, что он вовремя не прочел `Горе от ума` или `Евгения Онегина`. А мальчик вообще мало читал, и все больше про войну и про шпионов. Давайте попробуем на минуту встать на его место.
Сужденья черпают из забытых газет
Времен очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют все песнь одну и ту же...
Непонятно. Может, дальше легче?
Покойник был почтенный камергер,
С ключом, и сыну ключ сумел доставить...
Что это такое?
Или `Онегин`. Тут в первой главе и про театр, и про море, и про ножки какие-то, и про Неву, и про Африку, и про деревню... И не разберешься, что к чему...
Во второй главе что? Какой-то замок, какой-то старожил с ключницей... Про барщину и про помещиков. Это понятно. А про Ленского ничего не поймешь.
Ну, не прочел - это еще полбеды. А бывает хуже. Двойку получать не хочется. Вот мальчик и прочел. Через силу. Без удовольствия, без увлечения. Прочел и говорит: `Скучно`. Возражают: на уроках все непонятное станет ему понятным. Допустим, что станет. Можно поправить неверную мысль, ошибочное понимание факта. Но как `поправить` впечатление, которое сложилось при первом чтении? Оно вряд ли изгладится. А ведь от силы первого впечатления зависит, в сущности, отношение к произведению. Хорошие словесники понимают это. Они читают на уроках вслух все, что можно, в особенности, если произведение написано стихами: почти полностью `Горе от ума` и `Евгения Онегина` (для самостоятельного чтения даются более доступные для понимания сцены и главы). Читаются вслух и чеховские рассказы.
Читая трудный текст, учитель комментирует, объясняет его. Никакие объяснения не бывают так эффективны, как те, которые делаются по ходу чтения, в неразрывной связи с восприятием текста.
Но дело не только в трудности произведений. Пожалуй, это и не главное. Дело в том, что при выразительном чтении оно производит гораздо большее эмоциональное впечатление. Кроме того, когда учитель читает вслух, у него и у ребят возникают общие переживания, общие эмоции. А это облегчает их дальнейшую совместную работу над произведением.
И, наконец, еще один важный момент. При чтении вслух в классе возникает то, что называют коллективным восприятием. Восприятие сильных учеников, тонко чувствующих текст, помогает более слабым лучше понять его. Когда подростки читают `Мертвые души` сами, они обычно не понимают гоголевского юмора. Но вот учитель читает вслух одну из глав. После первых двух строк засмеялись самые восприимчивые. Остальным хочется понять, почему смеются их товарищи. Они думают, стараются уловить это, и после пяти-шести строк смеется полкласса, а несколько позже - все. И даже самый слабый ученик объяснит, в чем ирония данного описания.
Вот почему в последнее время во всех выступлениях и статьях учителей, писателей, работников искусства настойчиво повторяется: на уроках литературы текст должен звучать гораздо больше, как можно больше! Без живого звучания текста на уроке невозможно привить любовь к произведению!
Как-то я прочитала и прокомментировала первую и вторую главы `Онегина`, а третью дала для самостоятельного чтения дома. Я подумала: она интересная, читается легко, вот пусть ее ребята сами и прочтут. После этого на уроке была беседа. Я спросила ребят, как они относятся к письму Татьяны, какие стороны ее характера проявились в ее письме. И вот разгорелся спор. Одни говорили: `Татьяна себя все-таки унизила этим письмом!`, `Она не должна была первая признаваться в любви`, `Она же не знала, как он к этому отнесется, а написала`, `А если бы это был не Онегин, а другой человек, который ославил бы ее?`. Другие возражали: `Но ведь это был Онегин!`, `Другому она бы не написала`, `Она же его любила!`, `Что же, по-вашему, женщине не надо бороться за свою любовь? Так и дать ему уехать?` Формально все шло вполне благополучно. Даже хорошо: и `активность` учащихся есть, и `высказывание собственных мыслей`, и дискуссия. Но у меня было неспокойно на душе. `Татьяна унизила себя...` Письмо Татьяны не сделало пушкинскую героиню ближе моим ученикам, не заставило их больше полюбить ее. Возможно, что и в жизни они не оценят искренности, безыскусственности.
И сами в своих чувствах станут расчетливо лгать и притворяться. И чувства их измельчают. И они будут с мещанским презрением или высокомерной снисходительностью говорить о нерасчетливости тех, кто искренен. Эх, что говорить! Не помогла я своим ученикам приблизиться к идеалу искренности и правды. Но почему, почему же так получилось? Разные взгляды на жизнь, на любовь? Ну, пусть это. Потом и об этом поговорим. Сейчас меня огорчало другое: почему ребята не почувствовали обаяние Татьяны, ее письма? Ведь в том-то и сила художественного произведения: оно может поднять человека даже над его собственными предрассудками. И, читая роман, размышляя над ним, оценивая его, он будет исходить из тех высоких принципов, которыми проникнуто произведение. Почему же этого не произошло с моими ребятами?
Дома я раскрываю роман. Передо мной письмо Татьяны... И строки, которые поэт предпосылает письму.
За что ж виновнее Татьяна?
За то ль, что в милой простоте
Она не ведает обмана
И верит избранной мечте?
За то ль, что любит без искусства,
Послушная влеченью чувства,
Что так доверчива она,
Что от небес одарена
Воображением мятежным,
Умом и волею живой,
И своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным?
Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя...
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
Все ли ребята вчитались в это? Да и поняли ли? Видимо, нет. Наверно, нужно было мне прочесть третью главу в классе. Ведь она очень тонка, психологична. В ней много описаний чувств, а я дала ее для самостоятельного домашнего чтения. Если бы я читала ее в классе, все было бы по-другому. Я постаралась бы донести те строфы, которые сами ребята плохо понимают или бегло просматривают. А само письмо Татьяны разве не звучало бы по-настоящему? Так мне кажется... А правильна ли моя гипотеза? Что ж, подумаем...
Я не читала в классе третью главу только в этом году. Раньше всегда читала. И такого никогда не было.
Спорили иногда и о сущности ответа Онегина, и о том, можно ли женщине вообще первой признаться в любви, но в отношении к Татьяне и к ее поступку все были единодушны. Покорял пушкинский текст.
Пожалуй, могут сказать: `Вы против споров, против того, чтобы у ребят было свое мнение? Против самостоятельного чтения текста?` Конечно же, нет! Я не против спора, а против его фетишизации: дескать, спор - всегда хорошо! Бывает ведь и так: мы ищем глубоких, мудреных причин превратного восприятия, а дело куда проще: некоторые ребята плохо почувствовали текст (читали, но как!) и поэтому не поняли его или поняли превратно, поверхностно.
Я не против самостоятельного чтения сложного, тонкого текста (что за литература без этого?). Но ведь этому надо учить. Можно ли учить, не показывая, как надо читать? И притом именно стихотворные произведения нуждаются в громком чтении!
Никто, конечно, не станет утверждать, что именно третью главу `Онегина` надо читать вслух. Разные бывают классы, разные могут быть методы. Просто этот случай еще раз показал важность чтения в классе. Я понимала, что мне предстоит большая работа над текстом третьей главы. Долго сидела, раскрыв роман на письме Татьяны, и было грустно при мысли о том, как трудно будет теперь `поправить` отношение к ней некоторых ребят. |
