Другое следствие - это недемократические и неправовые тенденции обеих идеологий. Предполагается, что во имя создания "базиса" для будущей прочной, настоящей демократии вполне можно пойти на ограничения или даже ликвидацию теперешней, непрочной, несовершенной. Между прочим, коммунисты тоже не были против свободы: при коммунизме свобода будет полной, при нем вообще не будет государства и какого-либо принуждения, их тоталитаризм - временный, до построения коммунизма.

Еще одно следствие - присущая обеим идеологиям "спешка". В самом деле, если путь к счастью ясен, но труден и мучителен, хорошо бы его пройти как можно скорее, например за 500 дней.

Все взаимосвязано: "аморализм", недемократизм и "спешка" - это три аспекта единого понимания ситуации и стоящих перед людьми задач. Если человек болеет и рядом есть врач, знающий, что надо делать, он должен как можно скорее произвести болезненную, но необходимую операцию, а не вступать в дискуссии с больным. В самом крайнем случае, если больной совсем уж с ума сходит, его можно и связать. Потом он будет сам благодарить, а если врач благодарности не дождется, то, во всяком случае, он выполнит свой долг. Именно так рассуждали коммунисты, видя необходимую, хотя и болезненную операцию в национализации, и точно так же рассуждают сейчас те, кто видит ее в денационализации (и в том и в другом случае я говорю об искренних, честных, а не "примазавшихся" коммунистах и демократах-антикоммунистах).

Марксизм-ленинизм для России - идеология "своя", не навязанная завоевателями и за 70 лет глубоко вошедшая не только в сознание, но и в "подсознание" общества. Наши демократы-реформаторы типа Гайдара или Бурбулиса - бывшие преподаватели и пропагандисты марксизма, и, хотя они явно не верили в то, что преподавали и пропагандировали, и, наверное, старались даже, пропагандируя, одновременно и бороться с ним, их зависимость от марксизма-ленинизма все равно неизмеримо больше, чем им самим кажется. Можно сказать и так: сознавая, что то, что они вынуждены были говорить, - ложь, они полагали, что правда - это просто прямо противоположное тому, что им приходится говорить. Поэтому само их отвержение марксизма сохраняет контуры, структуру, логику учения, которое они отвергают.

В той же мере, в какой особенности нашей демократической антикоммунистической идеологии связаны с идейным и социально-психологическим контекстом, в котором она формировалась, связаны они и с нашим национально-культурным контекстом. Идеологию наших демократов неоднократно упрекали в "ненациональности", в волюнтаристском навязывании народу западных рыночных механизмов и "монетаристских схем". Но именно в этом идеология демократов глубоко национальна. Можно сказать, что она национальна там, где она сама этого не подозревает, а вовсе не там, где она стыдливо прикрывает свое западничество двуглавыми орлами и Георгиями Победоносцами. Эта идеология национальна, как глубоко национален был стремившийся выкорчевать все национальное Петр I, как глубоко национальны были большевики.

Наша культура - не "западная". Более того, это - культура, для которой "прививка" правовых и демократических ценностей, возникших в Западной Европе, но ставших общечеловеческими, "нормальными", очевидно, более трудна, чем для многих стран, которые, в отличие от нашей, не являются ни христианскими, ни европейскими. Но нашей культуре в свое время имманентно стремление найти "секрет", "суть" западного мира, отставание от которого мы болезненно ощущаем (и именно потому, что мы - все европейцы, это ощущается более болезненно, чем в странах с совсем неевропейской и нехристианской культурой). И, полностью разорвав с прошлым, при напряжении всех сил мы стремимся внедрять эту "суть", догоняя и перегоняя Запад. Петр I видел эту "суть" во всем многообразии и случайности внешних атрибутов западной цивилизации (от бритья бород до алфавита).

Среди большевиков царила уверенность, что они оставят Запад далеко позади и даже поведут его за собой при помощи самой "передовой", самой "модной" в то время западной идеологии. Сейчас наши демократы тоже решили, что все дело в капитализме - опять-таки в соответствии с западной модой 80-х годов, когда после доминирования антибуржуазных настроений 60-х годов на Западе победила (до какой-то ледующей "моды") "неоконсервативная" реакция.