"Только сыпалось золото с кружев
Драгоценных брабантских манжет"
лицо у сына становилось осмысленным, каким-то понимающим".

В другом случае родителей очень взволновала реакция полуторагодовалого ребенка при переезде на дачу. Он перестал спать - днем совсем, а ночью просыпался, кричал, постоянно тянул за руку к воротам, как бы давая понять, что хочет уйти отсюда. Затем сильно повысилась температура, хотя никаких признаков простуды не было; перепугавшись, родители вернулись домой, в город, и температура спала так же внезапно, как появилась. Речи у него тогда еще не было, но родителей успокаивали тем, что мальчики позже начинают говорить.
Еще родители отмечали, что сын был безразличен ко всем, кроме мамы, она должна была постоянно присутствовать в комнате, где он находился, любые попытки уйти вызывали истошный крик. Расстраивало и то, что ребенок не радовался новым игрушкам, которые ему дарили, а любил, забившись куда-нибудь в уголок, подолгу рвать газеты или открывать шкаф, выдвигать ящики и перебирать разные лоскутки.
Если мама уходила на кухню, ребенок шел за ней и с удовлетворением вертел крышку от кастрюли, отвергая предложенные мамой пирамидки, машинки и др. Уже на втором году жизни родители почувствовали: с ребенком что-то не то: кроме отсутствия речи, их стало волновать, что он любит гулять только во дворе, что он очень неуклюж, что время от времени он странно взмахивает руками, прыгает, иногда раскачивается.
Третий случай - мальчик развивался очень бурно: в год говорил развернутыми фразами, к двум - это уже были целые монологи, особенно здорово он подражал телерекламе. Все восхищались его памятью, артистизмом и точностью воспроизведения манеры речи, интонации других. Но родители довольно рано почувствовали, как тяжело им гулять с сыном: он вырывал руку, стремился идти сам - и туда, куда хотел, не считаясь ни с машинами, ни с речкой или оврагом и т.п.

На детской площадке видел не детей, а только игрушки, и отбирал их так, будто снимал с полки, - он совершенно не понимал, почему дети на него обижаются и плачут, а взрослые - ругают. Он с удовольствием разрушал то, что построил, часто ломал игрушки, был упрям, противился чему-либо научиться, если только не хотел этого сам. С возрастом эта ершистость не сглаживалась, а наоборот, усиливалась, что побудило родителей на четвертом году жизни обратиться к врачу.

Четвертый случай - сверхтревожная мама: еще во время беременности она очень волновалась, что ребенок родится не такой, как все, поскольку у нее уже были два выкидыша, а также резус-конфликт в настоящую беременность. Угроза выкидыша и длительное пребывание в больнице лишь усилили тревогу и беспокойство за будущего ребенка. Он родился вовремя, с нормальным ростом и весом, но гемолитическая желтуха оказалась довольно серьезной, и заменное переливание крови делали дважды. При выписке врачи сказали, что с ребенком все в порядке и тревожиться не о чем.

Он действительно развивался, как все дети, но много плакал, плохо спал, долго и с трудом успокаивался на руках; это стало особенно заметно после полугода, когда мальчик стал, засыпая, подолгу качать головой на подушке ("укачивал себя"); позже, встав на ножки, любил часами раскачиваться под музыку. На втором году, во время прогулок тянул родителей на улицу с большим потоком машин и увлеченно наблюдал за вращением колес - они как раз были на уровне его глаз. Не по возрасту выносливый, он много гулял - смена впечатлений, сама ритмичность ходьбы привлекали его.

Родители рано заметили любовь сына ко всему красивому - врожденный вкус к хорошей классической музыке, некоторым стихам, спокойным и миловидным детям. Иногда - и на втором, и на третьем году жизни - случалось, обычно по ночам, он неудержимо, отчаянно плакал, испытывая страх, дискомфорт, но в чем именно - понять не удавалось. Хотя в спокойные периоды - еще до двух лет - он будто бы не по-детски глубоко воспринимал происходящее, особенно чувства, душевные состояния близких.


Когда мама ждала второго ребенка, днем, оставаясь с ней вдвоем, он вел себя очень спокойно, как бы не желая ее волновать и беспокоить, но ночью, зная, что папа дома, он словно терял контроль над собой, отпускал вожжи - и ревел.