Трагизм ситуации заключается в том, что в стихотворении Пушкина речь шла о живых друзьях, а здесь Кюхельбекер мечтает о свидании с мертвыми. Подхватывая пушкинские строки:

Пора и мне... пируйте, о друзья! Предчувствую отрадное свиданье...

Кюхельбекер вторит погибшему другу, но его `пора` звучит уже как предчувствие и приближение конца:

Пора и мне! - Давно судьба грозит
Мне казней нестерпимого удара:
Она меня того лишает дара,
С которым дух мой неразлучно слит!
Так! перенес я годы заточенья,
Изгнание, и срам, и сиротство;
Но под щитом святого вдохновенья,
Но здесь во мне пылало божество!

Творчество, вдохновение было для поэта-романтика Кюхельбекера важнее, дороже, жизненных успехов, комфорта - всего, что так ценится большинством людей. И вот Кюхельбекеру кажется, что творческие силы навсегда оставляют его. `Теперь пора...`-снова подхватывает он Пушкинскую строчку в начале последней строфы своего стихотворения:

Теперь пора! - Не пламень, не перун
Меня убил; нет, вязну средь болота,
Горою давят нужды и забота,
И я отвык от позабытых струн.
Мне ангел песней рай в темнице душной
Когда-то созидал из снов златых;
Но без него не труп ли я бездушный
Средь трупов столь же хладных и немых?

Однако слишком поспешным был бы вывод о беспросветном пессимизме этих стихов. В жалобах больного, усталого поэта звучит удивительная вера в светлую, неумирающую дружбу, в непреходящие духовные ценности, без которых не может существовать человек. Искусство по самой природе своей диалектично: жалобы на утрату вдохновения, высказанные в таких глубоких, совершенных и прочувствованных стихах, свидетельствуют о том, что творческий дар, вопреки сетованиям, до последней минуты не оставлял поэта.
Больной, ослепший, умирающий Кюхельбекер продолжал писать, твердо надеясь, что потомство когда-нибудь по заслугам оценит его творения.
Поэтическая перекличка Пушкина и Кюхельбекера до сих пор остается одной из самых трогательных и вдохновенных страниц в истории русской поэзии.




М. Г. Альтшуллер