Своему постоянному корреспонденту поэту А. Майкову Достоевский сообщал: `В общем, план создался. Мелькают дальнейшие детали, которые очень соблазняют меня и во мне жар поддерживают. Но целое? Но герой? Потому что целое у меня выходит в виде героя. Так поставилось. Я обязан поставить образ. Разовьется ли он под пером? И вообразите, какие, сами собой, вышли ужасы: оказалось, что кроме героя есть и героиня, а стало быть, два героя И, кроме этих героев, есть еще два характера - совершенно главных, то есть почти героев. (Побочных характеров, в которых я обязан отчетом - бесчисленное множество, да и роман в 8 частях.) Из четырех героев два обозначены в душе у меня крепко, один еще совершенно не обозначился, а четвертый, то есть главный, то есть первый герой, чрезвычайно слаб. Может быть, в сердце у меня и не слабо сидит, но - ужасно труден. Во всяком случае, времени надо бы вдвое более (minimum), чтобы написать`. Это письмо, приоткрывающее творческую лабораторию писателя, знакомит с извилистым, нелегким, неожиданным порой путем воплощения замысла в художественное произведение.

Пылкая, гордая в своем унижении `поруганная красота` Настасья Филипповна, исступленно-страстно и угрюмо любящий ее купец Рогожин, решительная, самолюбивая и порывистая насмешница Аглая - кумир семейства Епанчиных, другие члены этой семьи, генерал Иволгин со своими домочадцами: практичной Варей, честолюбивым Ганей, восторженным мальчиком Колей и множество прочих действующих лиц романа неоднократно переосмыслялись автором, продумывавшем различные варианты их взаимоотношений, поведения, степени участия в основном действии.
В результате роман получился четырехчастным, предельно насыщенным острыми коллизиями, столкновениями мнений, неожиданными поворотами сюжета, диалогами и яркими, запоминающимися образами. На первых же страницах автор как бы случайно сводит в вагоне петербургско-варшавского поезда князя Мышкина, возвращающегося из Швейцарии после нескольких лет лечения, купца Парфена Рогожина, едущего получать оставленное отцом наследство, и чиновника Лебедева, человека пронырливого, угодливо льстящего разбогатевшему купцу. В разговоре между ними возникает образ необыкновенной красавицы - Настасьи Филипповны, намечаются отношения между участниками будущей драмы. Далее события движутся с невероятной быстротой, и в их вихре до последней черточки раскрываются характеры героев. Трагическая, дивная красота Настасьи Филипповны, портрет которой Мышкин видит у генерала Епанчина, производит неизгладимое впечатление на князя, глубоко и сострадательно тронутого участью содержанки.

Прекрасные его устремления `восстановить и воскресить человека` обречены на провал, так как гармонические, чистые и светлые чувства чужды безобразной, полной социальных контрастов и противоречий действительности. Идеи князя о важной роли личного, единичного добра, с помощью которого он надеется исцелить людские души, тонут в море окружающего зла, ненависти, презрения и недоброжелательства людей друг к другу.
Судьба Настасьи Филипповны изломана сластолюбивым барином Тоцким, красота, призванная спасти мир, унижена и растоптана. Братские чувства, которые испытывает князь к Рогожину, поруганы, ведь Парфен, поменявшись крестами с Мышкиным, покушается на его жизнь, и лишь внезапный припадок князя мешает купцу пролить кровь побратима. Семейные отношения исковерканы, уродливо искажены, скандальны, как в семействе Иволгиных. Подробно и зло описывает Достоевский насквозь фальшивое великосветское общество, собравшееся у Епанчиных. Мышкин, большей частью весьма проницательный, тщетно пытается найти в нем достойных слушателей своих высоких идей, но понять его могут только люди, способные к духовному возрождению. `Главное то, что он всем нужен`, - подчеркивал Достоевский особую миссию князя в романе. Однако ни спасти Настасью Филипповну от надвигающейся трагедии, ни удержать Рогожина от рокового шага, ни переломить взбалмошный характер Аглаи Мышкин не в состоянии.

Роль его - сострадательная. Скорбеть вместе с Рогожиным у трупа любимой им женщины, прощая преступника и оказывая ему последнюю возможную поддержку, самому сойти с ума от непереносимой душевной боли - вот на что был обречен в тогдашней России `прекрасный человек`, начисто лишенный эгоистических свойств и побуждений.