Чашу мне наполни, мальчик!
Так Постумия велела,
Председательница оргий...
(`Из Катулла`)

Кажется, само звучание слова Фалерн становится иным, чем у Батюшкова, и чаша обретает объем и вес; и вино - это вино, а не условный знак, и `оргии` - не отвлеченное понятие о `веселье и пирах`; и все это вместе - античный мир, отделенный от нас двумя тысячелетиями и вдруг обретший вкус, запах и цвет, настолько ощутимо и терпко - предметно каждое слово. И, наконец, это Катулл, и это - Пушкин. Слово живет по-новому. Оно вырастает из материи, из реального бытия, из `земли`, но на ней не остается - оно обнимает и `низ`, и `верх`. Слова обозначают реальные вещи, предметы; `пьяная горечь Фалерна` - это вкус вина, но это и символ, эпоха, мироощущение; и все стихотворение в целом ничуть не менее `символично` и широко по смыслу, чем стихи Батюшкова, хотя говорит оно, казалось бы, просто о пирушке. Слово, раньше бывшее нотой, теперь обратилось в аккорд. Не утеряв `гармонической точности`, оно приобрело качества предметности, материальности.

И этими качествами оно обязано тому же источнику, которой питал могучей стихийной `вещностью` поэзию другого предшественника Пушкина - Державина, народной речи, народному творчеству, возникающему в непосредственном соприкосновении с материальной, `низкой` действительностью.

Известно, какую огромную роль в народной поэзии играют традиционные, устойчивые словесные формулы, условные фольклорные `штампы`. Первоначальные конкретные связи между этими формулами и их предметными значениями часто утеряны: для фольклора любая девушка-`красна девица`, любой русский богатырь - `добрый молодец`, любой конь - `добрый конь`. В то же время эти формулы отражают реальный опыт народа, кристаллизуют в себе понятия о нравственных ценностях, эстетические представления, выработанные и накопленные людьми. `Красна девица` не обязательно красавица, но обязательно молода, а сама молодость прекрасна. `Добрый молодец`- как правило, всегда добр, справедлив и стоит за правду; а `добрый конь` - это не только хорошее, быстрое и выносливое животное, но еще и друг, `добру молодцу`, не только `верный слуга`, но и `верный товарищ`,
Но, помимо этого, традиционность, `застылость` форм играет еще иную, важнейшую роль - роль фона, на котором выделяются, гармонируя с ним или контрастируя, живые значения и смыслы. И вот эти-то живые значения, на фоне традиционных выражений, `ходов` и интонаций, потрясают своею зримостью и конкретностью.
Вот записанная Пушкиным народная песня:

Тут жил-поживал господин Волконский` князь,
У этого у князя жил Ванюша ключничек.
Ваня год живет, другой живет,
На третий год князь доведался,
Закричал князь Волконский своим громким голосом:
`Как есть ли у меня слуги верные при мне?
Вы полите - приведите вора Ваньку ключничка!`
Как ведут Ванюшу широким двором,
Как у Ванюшки головка вся проломана,
Коленкоровая рубашка на нем изорвана,
Сафьяновые сапожки кровью принаполнены.
Закричал-та князь Волконский громким голосом:
`Вы подите-ка-вы выройте две ямы глубокиих,
Вы поставьте-ка два столбика дубовыих,
Положите перекладец сосповыий,
Повесьте две петельки шелковые:
Пускай Ваня покачается,
Молодая-то княгиня попечалится!`

В этой трагической песне нет почти ничего, что свидетельствовало бы о поисках каких-то особо выразительных слов и приемов. Все средства продиктованы фольклорно-песенной традицией: и формула княжеского `клича`, и повтор, и эпитеты (`широким двором`, `сафьяновые сапожки` и пр.), и уменьшительные формы. Все традиционно, все выражается в `застылых` формах, в `штампах`. Наконец, каждое слово тут в соответствии с традицией, автологично, то есть употребляется в своем прямом, буквальном, нефигуральном значении; к обыденным, `низким`, материальным значениям слов ничего не прибавлено.
Но, оказывается, ничего больше и не нужно, потому что именно эта однозначная предметность слов, конкретность `штампов`, эта `нагая простота` как раз и потрясает своей выразительностью. `Как ведут Ванюшу широким двором` - постоянный эпитет `широкий`, почти неизменно сопровождающий в фольклоре слово `двор`, начинает в этом контексте не просто обозначать размеры двора, но и подчеркивать одиночество и беззащитность героя. В уменьшительных формах - `Как у Ванюшки головка вся проломана` - мы услышим интонацию ужаса и жалости; и коленкоровую рубашку, которая `изорвана`, мы увидим воочию, увидим и `сафьяновые сапожки`, принаполненные кровью. И. когда с помощью простых, однозначных слов начнется перечисление материалов (столбики-дубовые, перекладец - сосновый, петли - шелковые), когда именно материальное значение слова выйдет; на поверхность,-на наших глазах- возникнет главное: не названная, но подробно и `делово` описанная виселица. И особенно явственно мы увидим ее тогда, когда прозвучит до жути наглядное: `Пускай Ваня покачается...`.